На поездку в Чернобыль в июне 1986 года Михаила Пинчука благословила мама. «Сынок, - сказала она, узнав о повестке из военкомата, - я знаю, куда тебя забирают. Что ж, поезжай…». И сын, как законопослушный гражданин Советского Союза, даже и не подумал отказываться. Было ему тогда уже 36 лет.

«Из Маркса нас сразу повезли в Энгельс. Вместе с нами ехал человек из особого отдела. Уже в энгельском военкомате он провёл беседу и заверил, что ни в какой Чернобыль нас не отправят. А скорее всего – в город Обнинск. Так и случилось. Только оттуда мы попали в Киев, а затем уж и в Чернобыль.

В Марксе я работал бетонщиком. Этой же работой занимался и на атомной станции. С той лишь разницей, что бетонные насосы были там импортные, шведские. Мы заливали основание для саркофага, а между его стенами и платформой бросали свинцовые листы.

На разрушенном реакторе я пробыл две недели. Свой фронт работы наша бригада, состоящая из тридцати человек, выполнила быстро. Тем не менее, Чернобыль я покинул лишь в сентябре…

Мне вспоминается, что особого нервного напряжения мы не испытывали. В свободное время даже ходили в кинотеатр, где в основном показывали комедии. Правда, один раз нам привезли какой-то индийский фильм, который мы дружно освистали. Выступали у нас и артисты из Киевской филармонии. Однажды с концертом приехала Алла Пугачёва. Но, к сожалению, в это время моя бригада трудилась на смене. Так и не удалось увидеть знаменитую певицу.

Все эти увеселительные мероприятия на какое-то время заслоняли ту гнетущую тишину, которая так удивила и оглушила нас поначалу. Особенно тягостное впечатление осталось после того, как мы стали свидетелями выселения местных жителей. Старики при этом выли, а у нас мороз пробегал по коже!

Ещё помню, как буйно всё цвело и благоухало кругом. А та самая трава чернобыл, в честь которой и был назван городок (размером, кстати, не больше нашего Маркса), под воздействием радиации так бурно начала расти, что даже поднимала собой тротуары.

Однажды меня вызвали в особый отдел. Причина была проста: я потерял специальный прибор – карандаш для измерения полученной дозы радиации. Каждый день, возвращаясь со смены, мы должны были его сдавать. Но были и такие хитрецы, которые, чтобы поскорее уехать домой, прятали карандаши, шли с ними и на следующий день, радиация накапливалась, и прибор показывал цифры, превышающие норму. Вот и меня в этом заподозрили. Хотя я, действительно, его потерял. Видимо, во время работы он выпал из нагрудного кармана. После этого случая меня, что называется, «заклевали».

В сентябре я уехал домой. Не прошло и двух лет после этого, как я попал в больницу. Резко поднялось давление. А я ведь – деревенский, никогда ничем не болел, рос на свежем воздухе. И вдруг – такое… Врачи честно признавались, что не знают, чем нас, ликвидаторов, лечить. А уж потом отправили меня в специальный институт, где занимались изучением последствий радиационного заражения. Мне поставили вторую группу инвалидности. А давление с тех пор так и скачет…

Не могу сказать, что государство ничем не ответило мне после возвращения из Чернобыля. На мою сберкнижку перечислили 1600 рублей. Хотя я знаю, что те, кто нанимался на ликвидацию по собственному желанию, получили денег во много раз больше. Да только здоровье ни за какие деньги не купишь и не восстановишь…».