 Мария Александровна Иванцова заметно волнуется. Мысли о пережитом ею в августе 1986 года до сих пор бередят душу. «После Чернобыля я три года не могла смотреть телевизор. Да и сейчас, когда показывают кадры, снятые на месте аварии, плачу. Тяжело вспоминать…».
Двадцатый век с самого начала не давал женщинам никаких поблажек. И в войну, и в мирное время. О том, какие рубцы остаются на женских сердцах после перенесённых испытаний, никто не думал.
Мария Иванцова приехала в Чернобыль из Армении. Там она — вот судьба! — жила в посёлке рядом с Армянской атомной электростанцией, где работала поваром.
«Мне было тогда сорок четыре года. Помню, когда мне сообщили, что я поеду в Чернобыль в составе группы из семнадцати человек, я испугалась. Пыталась отказываться, но получила ответ: «Не поедешь —
уволим!». Короткий разговор. Для меня это означало полный крах. В нашем посёлке устроиться где-то ещё было невозможно, а у меня дети, их кормить, учить надо. К тому же мой сын тоже трудился на Армянской АЭС и мог поплатиться рабочим местом за мой отказ. Словом, поплакала и поехала.
Поселили нас в здании школы в 16 км от разрушенного реактора. Там мы жили, готовили для ликвидаторов и кормили их. Выходить на улицу и открывать форточки нам строго-настрого запретили. Спали на раскладушках. Но, признаться, уснуть там удавалось редко. Во-первых, работы много, а во-вторых — школа находилась рядом с центральной дорогой, по которой бесконечным потоком днём и ночью шли «КамАЗы», над нами то и дело пролетали самолёты. Это было время, когда закрывали саркофаг.
Ликвидаторы приезжали в школу, чтобы поесть. Усталые, сосредоточенные. Редко, когда промелькнёт у кого-нибудь улыбка. В столовую приходили прямо в рабочей одежде. Должна сказать, что рацион питания был у них отменным. Мясо — только филе, фрукты, овощи, натуральное молоко. Даже клубника свежая была! А вот алкоголя им не давали, хотя московские физики, которые жили с нами в одном здании, рекомендовали принимать в день по 20 г водки. Говорили, что это убивает радиацию. Ну, не знаю…
Нам было тяжело там… Плакали каждый день, очень тягостная обстановка. Да и связи с родными не было, очень сложно всё это переживали. Мы же были как будто оторваны от мира! Психологи с нами не работали ни во время пребывания в Чернобыле, ни после, а зря…
Помню такой эпизод: как-то ночью, несмотря на запреты, мы вышли подышать воздухом. И вдруг видим — стайка голых ворон! Абсолютно голые птицы, без перьев. Кошки, которых мы иногда подкармливали, тоже были все облезлые. Ещё то зрелище! И ни до чего нельзя дотрагиваться: ни до листьев, ни до травы.
После сорока трёх дней пребывания в Чернобыле нас повезли в Киев. Перед отъездом выдали новую одежду — нижнее бельё и комбинезоны. Киевляне, завидя нас, в ужасе шарахались как от зачумлённых. Поэтому, чтобы не привлекать внимания, мы в тот же день отправились в универмаг и купили нормальную одежду.
Сейчас много говорят, что мол, те, кто побывал в Чернобыле — герои. Наверное, так оно и есть. Лично у меня гордость за сделанное появилась лишь в последнее время. Уважение к самой себе за то, что я работала в таком опасном месте и внесла свою лепту в общее дело. Единственное, у меня осталась обида на государство. Хотя бы удостоверение участника ликвидации аварии выдали… Но всё равно, Чернобыль для меня — это нечто большее, чем просто место на земле. Это тяжёлая память…»
| 
