Даже не верится, что прошло почти двадцать пять лет с того самого апрельского дня, когда на Чернобыльской АЭС прогремел мощнейший взрыв. Если точно, то это был не день, а ночь с 25 на 26 апреля 1986 года. По свидетельствам очевидцев, всё случилось в считанные секунды: «Появилась какая-то вибрация. Гул стремительно нарастал. Мощность реактора сначала упала, а потом стала увеличиваться, не поддаваясь регулированию. Затем — несколько резких хлопков и два «гидроудара». Второй мощнее — со стороны центрального зала реактора. На блочном щите погасло освещение, посыпались плиты подвесного потолка, отключилось всё оборудование». «Я увидел очень хорошо пламя над блоком №4, которое по форме было похоже на пламя свечи или факел. Оно было очень тёмным, тёмно-фиолетовым, со всеми цветами радуги. Пламя было на уровне среза трубы блока №4. Оно вроде как бы пошло назад и раздался второй хлопок, похожий на лопнувший пузырь гейзера. Через несколько секунд появился другой факел, который был более узким, чем первый, но в пять-шесть раз выше. Пламя также медленно выросло, а потом исчезло, как в первый раз. Звук был похож на выстрел из пушки. Гулкий и резкий». Эти воспоминания принадлежат тем, кто находился в непосредственной близости с тем самым пресловутым «четвёртым энергоблоком». Среди них были наши земляки. И по сей день нахождение в районе ЧАЭС и работа на погибшем реакторе «аукается» для них потерянным здоровьем. Независимо от того, сколько времени каждый из них провёл на территории, заражённой радиацией. Они не любят вспоминать об этом. Оно и понятно. Этой осенью в Подлесном прошла встреча с ликвидаторами чернобыльской аварии, живущих в сёлах муниципального образования. Поговорить о жизни, пообщаться, обсудить разные накопившиеся проблемы пришли шестеро «чернобыльцев». Но основной целью этой встречи стала приближающаяся трагическая в жизни нашей страны дата. Администрация Марксовского района решила подготовить документальный фильм о ликвидаторах, которых среди нас осталось не так уж и много… Все они — безусловные герои, хотя и не любят пафоса. Но как иначе назвать тех, кто бесстрашно делал своё дело, принимая на себя мощнейшие дозы облучения? В Подлесное мы приехали вместе с редактором местного информационного отдела Василием Кулькиным и начальником отдела общественных отношений районной администрации Еленой Ерёминой. В кабинет главы Подлесновского МО Виктора Танишева робко, стесняясь, вошли пять мужчин и женщина. Разговорить их было непросто. Воспоминания о времени, проведённом в Чернобыле, для них нелёгкая тема, отзывающаяся в сердце болью и горечью. Все вместе они ещё как-то пытались отшучиваться. Мол, что уж там! Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть»! Мы попросили, чтобы каждый из них по очереди рассказал свою историю.. И они были честны и искренни. Ведь теперь нечего бояться. Правда о Чернобыле давно стала известна всем. Некоторые не могли скрыть своих слёз, и бесстрастная камера сохранила это. А мы стали обладателями шести в чём-то похожих, но по-своему уникальных историй человеческих судеб. Там было много обмана В 1986 году Николай Васильевич Долженко о химзащите знал немало, поскольку прошёл службу в химических войсках в Комсомольске-на-Амуре. Когда получил повестку из Марксовского военкомата о том, что направляется для ликвидации аварии на ЧАЭС, сразу понял, что к чему. Жена отговаривала Николая, но он был непреклонен. Отказаться от поездки? Да ни за что! Надо, значит — надо, и всё тут. Поначалу всё было, как у большинства тех, кто позже попал в радиоактивную зону. Учения на Тоцком полигоне, где будущим ликвидаторам показывали, как правильно надевать противогаз и убирать казарму. Стояла осень 1986 года. «Ну а потом выдали нам по два рюкзака, шинели и повезли в Киев. Оттуда дальше — в тридцатикилометровую зону вокруг Чернобыля. Жили в палаточном городке. Работу давали разную. И на разрушенном реакторе, и на строительстве бетонного саркофага для хранения заражённой земли, металла и мусора. На месте аварии мы долбили бетон под реактором, сдирали рубероид, часто попадался графит. Перед входом в особо опасную зону нам выдавали специальные защитные рубашки и марлевые повязки. Не знаю, насколько они защищали нас на самом деле. Но вот повязки приходилось менять каждые десять-пятнадцать минут. Об опасности мы не думали. Точнее — не знали. Сколько каждый из нас ежедневно получал доз радиации — сказать трудно. Дозиметры в руках проверяющих громко звенели, когда мы проходили мимо после работы. Как-то вместе с моим товарищем Егором я попытался узнать, сколько рентген поймал за одну смену, ведь в табеле ставилась заниженная цифра, но нам чётко и внятно дали понять, что мы суёмся не в своё дело… Вообще, сейчас я могу сказать, что в те дни много было неправды и обмана… Нам рекомендовали после отъезда сразу же всё забыть. Мы, конечно, пытались, но не смогли… Особое впечатление на меня произвёл мёртвый город Припять. Знаете, это как в сказке про спящую царевну, когда принц въехал в город, а там все спят. Разница лишь в том, что в Припяти вообще ни одного человека, а дома стоят с распахнутыми дверями. Магазины открыты, то здесь, то там видны детские коляски, велосипеды… А людей нет… Жутко. В Припяти мы работали на насосной станции. В общей сложности я пробыл в Чернобыле месяц. Помню, что той осенью много народу туда приехало на ликвидацию, со всей страны. О страхе не говорили. Да и некогда было. Что осталось у меня после Чернобыля? Непростые воспоминания и вторая группа инвалидности».
Продолжение темы:
| 
