«Справа — разрушенная атомная электростанция, слева — сгоревший сосновый лес, — так описывает свои первые впечатления от Чернобыля Борис Фёдорович Билько. — Едешь-едешь и видишь лишь пустые сёла… Жуткая картина. И тишина… Кроме ворон, никаких птиц не было. Даже воробьи исчезли. Видимо, вороны оказались более приспособленными к проживанию в радиоактивной местности».
Когда Бориса Билько призвали в Чернобыль, ему было 38 лет. После обучения на Тоцком полигоне он оказался на месте трагедии. Это был сентябрь 1986 года.
«Нас сразу отправили на станцию, чтобы бетонировать подходы к ней. Работали в основном ночью, поскольку, как нам объяснили, днём можно «поймать» больше рентген. Меня посадили за баранку КРАЗа, на нём я вывозил радиоактивный грунт, мусор. То же самое везли из Припяти в могильники. Помню, что никак не мог отделаться от ощущения, будто этот населённый пункт пережил бомбёжку.
Несмотря на то, что дело было в сентябре, когда на улице ещё стоит тёплая погода, почему-то очень быстро стало холодать. Вскоре начались первые заморозки, а мы жили в палаточном городке. Людей, приехавших на ликвидацию последствий аварии, было в это время немного. Конечно, мы мёрзли, но никто не жаловался на условия.
Было ли страшно? Поначалу, конечно, мы сами себя пытались страховать, а потом — ощущение страха притупилось. Не раз я даже ночевал в своём КРАЗе, даже не задумываясь, что он тоже заражён, как и всё, что хотя бы раз побывало в радиоактивной зоне. Официально, за время поездки в Чернобыль я получил 25 рентген. Хотя на самом деле — куда больше. Это стало понятно сразу же после возвращения домой. Начались частые головокружения, а когда сдал анализы, то узнал, что у меня очень плохая кровь.
Даже сейчас, спустя четверть века после тех событий, зная обо всех последствиях, я твёрдо уверен, что, не дай Бог, случись такое в наше время, я поехал бы туда без обсуждений. Потому что так надо… Кто-то ведь должен рисковать собой ради жизни других».
| 
